Кот


Проснуться можно по-разному: от истошного крика будильника, от бодрящего запаха кофе…вам останется его только смолоть и сварить, от чьего-то легкого поцелуя или от струи холодной воды из чайника. За последние два года я привыкла просыпаться под утро от того, что дышать вдруг стало тяжелее, и в который раз убеждаясь, что кошкам нравится спать на чем-нибудь мягком и теплом…и совершенно для них не предназначенном.

Сонно потягиваюсь, втайне надеясь, что маленькое «землетрясение» сгонит непрошенного гостя. Как бы ни так. В плечо впиваются когти – хорошо хорошо, лежу смирно, жду дальнейших указаний, хозяин. Приоткрываю один глаз и внимательно разглядываю довольную морду «серого кардинала» дома, зеленоглазого мышиного цвета котяры, вольготно разлегшегося у меня на груди.

Вот кто выдумал, будто это люди заводят кошек, а? Хотя, может быть, раньше так оно и было, но сейчас кошки заводят людей: дают им привыкнуть к себе, приручают, воспитывают, а потом занимают все доступную для жизни территорию.
-Доброе утро, наглость ты ходячая.
-Мяу! – И кто вообще выдумал, что кошки не умеют разговаривать?

Пес

Хотите, я побуду вашим псом?
Лохматым, романтичным сенбернаром…

Мне на колени ложится тяжелая лохматая голова.

- Здравствуй, дружище. – Я запускаю мерзнущие руки в густую теплу шерсть. – Здравствуй, хороший мой.

У собак тоже есть выражения лиц, и если хаски всегда кажутся улыбающимися, на морде огромных добродушных сенбернаров написана вечная и неизбывная грусть. А мне, кажется, достался самый грустный.

Год назад все было по-другому. Год назад я грела озябшие руки в теплых ладонях любимого человека. Год назад я была счастлива.

А потом мы ухитрились поссориться. Насмерть разругаться из-за какого-то пустяка, и он ушел, спотыкаясь на каждом шагу, словно побитая собака, убрел в сторону города.

-Пошли, Эдмон – рука привычно ложится на загривок почти метрового пса.

Засыпая, смотрю в умные карие глаза огромного пса, преданно свернувшегося на полк у кровати. Я точно знаю, что он будет здесь, когда я проснусь, что после завтрака он принесет в зубах старый кожаный поводок и позовет на прогулку. Прекрасно знаю, что он не влезет ни в одну лужу, не погонится за кошкой и позволит соседским детям кататься на себе, как на лошади. Не знаю я только одного, откуда в нашу деревню мог забрести такой красавец-мужчина.

Каждую ночь я смотрю, как ты спишь, и с трудом сдерживаю жалобный вой, я ведь не волк. Это ж надо было так глупо поссориться. Это ж надо было, что бы ты в сердцах обозвала меня блудливым псом, а в душе, видимо, пожелала чего-то подобного.

Лошади

Трещит костер, в небесах перемигиваются звезды, а старый почти разрядившийся плеер в кармане смотрится каким-то подарком из будущего. Совершенно не нужным подарком, кстати.

Вокруг, всхрапывая, бродят лошади, табун отборных иссиня-черных рысаков. Я закуриваю, пуская к луне струю дыма, и невольно снова засматриваюсь на этих прекрасных животных. Вот Парис – тонконогий и шелкогривый красавец, гордец, задира и любитель дам. Рядом степенно щиплет траву старик Воск, названный так в шутку, не иначе. Молодняк старается держаться в стороне от этих двоих, и ищет корм ближе к кромке леса.

- Не дыми, они этого не любят. – Я не спорю. Молча тушу сигарету и наливаю в алюминиевую кружку еще чая с привкусом дыма.

Они для меня – олицетворение свободы. Ко мне подходит Роланд – мой верный друг и спутник, четырехлеток с белой звездой во лбу, единственный недосмотр наших заводчиков, не уследивших за чистотой крови. Всхрапывает, прядая ушами, и щиплет мягкими губами за плечо, словно зовет. Я заглядываю в умные лиловые глаза и вижу в них знакомую жажду свободы. Все кони пасутся стреноженными, все они в глубине своей души ненавидят грубую конопляную веревку возле копыт, но только Роланд уже два раза ухитрялся сбегать, порвав ее.

- Я сейчас вернусь. – Перекинув через лошадиную спину старое седло и затянув подпруги я наконец решаюсь освободить ноги, дружба дружбой, а лягается он ого как.
- И не страшно тебе, без узды-то?
-Уже нет. – Покрепче ухватившись за гриву, я легко вскакиваю с седло.

Легкой рысью мы мчимся под ущербной луной к самому краю поля, я как можно ноже пригибаюсь, крепко держась за гладкую сильную шею. У нас словно вырастают крылья, одни на двоих, ночной ветер забирается под рубашку, бросает в лицо лошадиную гриву и мне хочется кричать во все горло, что бы хоть как-то выразить переполняющее меня счастье.

Мы возвращаемся только под утро, мокрые от пота и росы, усталые, но невозможно счастливые.