***


На самой вершине дерева сидела птица, угольно-черный ворон – таинственный хозяин этих мест. А может быть, еще не совсем взрослый ворон, а вороненок, недавно сменивший детский пух на блестящую жесткую броню крыльев, но еще не набравший бесконечной мудрости в бездонных глазах. Хотя, что мне знать об их мудрости?

И все же, это абсолютно точно был вороненок, худой, всклоченный, тонкокрылый и дикоглазый, но уже – главный, уже хозяин здешних мест и вожак стаи.
Дело хозяина – встретить гостя, пусть даже и незваного, со всем радушием.
-Кар! - Я покорно склоняю голову в ответ на немногословное приветствие. Я здесь – всего лишь гость, безвестный путник, сбившийся с пути.
-Некоторые верят, что вы - проводники в царство мертвых, но мне пока туда рано, так не отведешь ли ты меня в мир живых?
-Кар! – Шелест маховых перьев над ухом, боль от впивающихся в плечо когтей - что ж, такова плата, за указанный верно путь.

Я уже давно не тот мальчишка, что когда-то пытался сбежать ото всех: плечи мои покрыты шрамами, а спутник мой уже давно утратил юношескую нескладность. В дорогу можно пускаться, только имея за спиной ангела хранителя, и какая разница, что крылья моего - чернее ночи?

***


Рыжий хвост, золотые глаза, белая «манишка» груди – воплощенные хитрость и грация.
Рыжий хвост огнем горит на фоне снега, а погонишься – не достанешь. Исчезла, испарилась рыжая бестия, словно и не было ее.
Лисица-сестрица, подруга-плутовка, сколько раз зарекались фольклорные волки верить ей, а все одна судьба их поджидает: перехитрит, обманет, за собой позовет да ни с чем оставит.
Следы петляют по снегу, а пойди по ним охотник, без добычи домой вернется, не будет его жене мехового воротника, а волчья шкура, что с нее толку?
Золотые глаза слегка прикрыты, но смотрят внимательно, настороженно – ни приручить, ни убить, а отпустить, кто ж такое счастье отпускает?
Острые уши спрятать в высокой прическе, а хвост – в складках кимоно. Кицуне - лиса-оборотень из старой японской легенды. «Ки-цуне» - значит «всегда приходящая», каждый вечер – в образе женщины, каждое утро - в образе лисы, всегда возвращающаяся.
Меня опять будить прикосновение чьего-то хвоста, а протянешь руку, и сожмешь лишь пустоту…теплую.

***


От волка во мне столько же, сколько и от пса: янтарные глаза, серая шкура да острые зубы хищника. Когда я попал сюда, я был совсем щенком, мягким и безобидным, но это никого не волновало. «Волчье семя» - говорили они, и не моя вина, что это было правдой, я был на четверть волк, а четверть волчьей крови, это слишком много для домашнего пса.

И я сбежал, однажды зимней ночью перегрыз веревку и ринулся в ночную тьму за странно знакомым зовом. Так я стал волком – серым призраком ночи.
Я нашел стаю, но стае я был не нужен: вожак был слишком горд, чтобы принять меня, но слишком умен, чтобы прогнать. Я вызвал его на бой, я победил, и вкус его крови был моей наградой. Я победил, но стая меня не признала, так я стал изгоем-одиночкой.

Я разговаривал с Луной, когда мне было одиноко, и с ветром, если Луна мне не отвечала; охотился на зайцев и лисиц, гонялся за волчицами и дрался за свою жизнь. Я убивал без промедления, но никогда не трогал человека.
Обычно, вожак собирает стаю, но эта стая сама нашла меня. Я огрызался и убегал, но стая…кто из нас не мечтает о стае? Мой старый ошейник давно истерся, и стая сплела мне новый, из тончайших запахов и ободряющих прикосновений, из ненавязчивой заботы и покусанных в наказание ушей.

От пса во мне столько же, сколько и от волка: я привык к этой незримой цепи, как когда-то привык к кожаной петле, я привязался к их теплу, как привязался когда-то и к теплу огня… Холод заставляет нас теснее жаться друг к другу, и я замираю, боясь сбросить с плеча чью-то голову, как когда-то раньше боялся сбросить человеческую руку.


Бонус