Странник с глазами цвета зимнего неба и душой, насквозь пропахшей дорожной пылью. Той, что он сам придумал и создал из порванных струн. Той, на которой играет каждый пролетающий мимо ветер.
Пытаюсь воскресить флешмоб, и мухлюю, ага. А что делать)
В упор не помню, какой это день, помню только, что он есть, и что я давно хотела что-нибудь по нему написать.
Многие думают, что к определенным местам нас привязывают вещи крупные: работа, дом, семья или увлечения.Я не хочу сказать, что это не правда, скорее — это не вся правда. Работу можно сменить, семью — забрать с собой, да новые увлечения найти — не проблема, и тогда к старым местам нас будут тянуть какие-то мелочи.
За десять лет жизни в "старом" городе я привыкла здороваться с человеком, сидящем на лавочке перед нашим домом. Абсолютно незнакомым, по сути, человеком лет, наверное, 60. Мы никогда толком не разговаривали — здоровались, перекидывались перекидывались парой-тройкой ничего не значащих фраз о погоде или моем очередном слишком долгом отсутствии, не больше.
Каждый раз, когда я уезжала, он желал мне доброй дороги, и каждый раз, когда я возвращалась, первым, что встречало меня, была его коренастая широкоплечая фигура, летом одетая в некогда пестрые, а теперь выгоревшие на солнце, рубашки, весной и осенью — серый пиджак или черную ветровку, та же ветровка, еле застегнувшаяся на надетые под нее свитера, оставалась на нем и зимой.
Он не был бродягой и жил в одном из соседних домов. Не был он и инвалидом — не раз и не два я видела его с покупками в магазине или гуляющим по парку. Он просто был. Сидел, наблюдал, здоровался и прощался, подшучивал безобидно и всерьез ругал затянувшиеся дожди.
Однажды, возвращаясь домой после почти полугода отсутствия, я увидела на привычном месте стаю режущихся в карты мальчишек.
— А где..?
— Умер. Уже месяца три как.
Вот и все. Вроде ничего и не изменилось, просто, теперь у меня больше не осталось поводов возвращаться туда хоть иногда.
Перебирая папку с листами я стараюсь систематизировать разнообразные рисунки.
В одну стопку — наброски на клочках бумаги, даже не портреты, а этакий "человеческий конструктор": пальцы, перебирающие страницы книг, сжимающие сигареты; шрамы на руках или плечах, глаза, губы, изгибы шей. Рядом — силуэты, более менее серьезные наброски и с десяток полноценных портретов и тех, на которые художник не пожалел ни времени ни сил.
Среди них мое внимание привлекает небольшой кусок плотного картона, на котором изображен ребенок. Мальчишка лет девяти-десяти, полуголый и наверняка до черноты загорелый, по-турецки сидящий на нагретом солнцем камне.Он кажется мне чем-то знакомым: простой карандаш не может передавать цвета, но я уверен, что глаза у него зеленые, а волосы, растрепанные ветром и спускающиеся чуть ниже плеч — темно-каштановые и явно успевшие выгореть на солнце.
Что-то странное есть в этом рисунке: парень явно знает, что его рисуют — его взгляд направлен прямо на художника — но при этом во всей его позе есть та легкость и непринужденность, которую просто невозможно сохранять несколько часов подряд.
Худые ноги, открытые не по размеру широкими джинсовыми шортами, скрещены в щиколотках. Под загорелой кожей угадываются очертания ребер и ключиц. Одна рука, тонкая, с узким запястьем и широкой кистью, вытянута вдоль лодыжки, вторая касается на резной рукояти ножа, лежащего в закрепленных на боку в кожаных ножнах.Рукоятка явно пригнана по руке взрослого человека, да длинна лезвия явно великовата для мальчишки.
Кажется, что еще мгновение, и он вскочит, слегка опершись пальцами о камень, обернется, продемонстрировав острые плечи и выпивающие лопатки, и убежит, шлепая босыми ступнями.
— Хороший рисунок.
— А фото было еще лучше, — я оборачиваюсь, встречаясь взглядом с насмешливыми зелеными глазами одетого в обрезанные джинсы и напрочь лишенную пуговиц рубашку парня, попивающего кофе из огромной кружки.
Говорят, у некоторых людей есть некий особый "гей-радар". Все может быть. А мне при рождении, видимо, досталась тестовая версия "лис-радара". Работает он только на крайне близком расстоянии, зато сбоев не выдает.
Полминуты назад я позорно проигрывала неравную схватку со сном, а теперь у меня только что волосы на затылке не шевелятся.
Рядом со мной абсолютно точно сидит Лиса. Белая и с цветным шарфиком на шее. Хвост и уши, слава богу,пока предстают только перед мысленным взором, а вот тени, кстати, опять не видно.
Лиса сидит абсолютно спокойно, а вот я, кажется, скоро взвою.
Вдох. Выдох.Игнорируем чужую привычку сидеть, широко разложив на столе руки.
Вдох. Выдох. Игнорируем сверлящий висок взгляд голубых (а вовсе не желтых, как порой кажется) глаз.
Странную, наверное, мы собой картину представляем: я сижу с неестественно ровной спиной и скрещенными руками и ногами, а она откинулась на спинку стула, с ручкой играет, ноги под столом вытянула.Или вдруг вперед подастся, в слова лектора вслушиваясь.
Вдох. Выдох. Игнорируем тот факт, что волосы на затылке все же начали проявлять признаки жизни. Даже сконцентрировавшая все свое внимание на ком-то другом Лиса кажется мне опасной, просто потому, что не знаешь, чего от нее ждать в следующий миг. И как реагировать на это - тоже.
Глубоко вдохнуть, закрыть глаза, разжать кулаки и выпрямить ноги, выдохнуть, открыть глаза. Улыбнуться.
Игнорируем тот факт, что лис с волками все гораздо сложнее, чем у котов с собаками. Концентрируемся на том факте, что мы пока люди.
В упор не помню, какой это день, помню только, что он есть, и что я давно хотела что-нибудь по нему написать.
Многие думают, что к определенным местам нас привязывают вещи крупные: работа, дом, семья или увлечения.Я не хочу сказать, что это не правда, скорее — это не вся правда. Работу можно сменить, семью — забрать с собой, да новые увлечения найти — не проблема, и тогда к старым местам нас будут тянуть какие-то мелочи.
За десять лет жизни в "старом" городе я привыкла здороваться с человеком, сидящем на лавочке перед нашим домом. Абсолютно незнакомым, по сути, человеком лет, наверное, 60. Мы никогда толком не разговаривали — здоровались, перекидывались перекидывались парой-тройкой ничего не значащих фраз о погоде или моем очередном слишком долгом отсутствии, не больше.
Каждый раз, когда я уезжала, он желал мне доброй дороги, и каждый раз, когда я возвращалась, первым, что встречало меня, была его коренастая широкоплечая фигура, летом одетая в некогда пестрые, а теперь выгоревшие на солнце, рубашки, весной и осенью — серый пиджак или черную ветровку, та же ветровка, еле застегнувшаяся на надетые под нее свитера, оставалась на нем и зимой.
Он не был бродягой и жил в одном из соседних домов. Не был он и инвалидом — не раз и не два я видела его с покупками в магазине или гуляющим по парку. Он просто был. Сидел, наблюдал, здоровался и прощался, подшучивал безобидно и всерьез ругал затянувшиеся дожди.
Однажды, возвращаясь домой после почти полугода отсутствия, я увидела на привычном месте стаю режущихся в карты мальчишек.
— А где..?
— Умер. Уже месяца три как.
Вот и все. Вроде ничего и не изменилось, просто, теперь у меня больше не осталось поводов возвращаться туда хоть иногда.
***
Перебирая папку с листами я стараюсь систематизировать разнообразные рисунки.
В одну стопку — наброски на клочках бумаги, даже не портреты, а этакий "человеческий конструктор": пальцы, перебирающие страницы книг, сжимающие сигареты; шрамы на руках или плечах, глаза, губы, изгибы шей. Рядом — силуэты, более менее серьезные наброски и с десяток полноценных портретов и тех, на которые художник не пожалел ни времени ни сил.
Среди них мое внимание привлекает небольшой кусок плотного картона, на котором изображен ребенок. Мальчишка лет девяти-десяти, полуголый и наверняка до черноты загорелый, по-турецки сидящий на нагретом солнцем камне.Он кажется мне чем-то знакомым: простой карандаш не может передавать цвета, но я уверен, что глаза у него зеленые, а волосы, растрепанные ветром и спускающиеся чуть ниже плеч — темно-каштановые и явно успевшие выгореть на солнце.
Что-то странное есть в этом рисунке: парень явно знает, что его рисуют — его взгляд направлен прямо на художника — но при этом во всей его позе есть та легкость и непринужденность, которую просто невозможно сохранять несколько часов подряд.
Худые ноги, открытые не по размеру широкими джинсовыми шортами, скрещены в щиколотках. Под загорелой кожей угадываются очертания ребер и ключиц. Одна рука, тонкая, с узким запястьем и широкой кистью, вытянута вдоль лодыжки, вторая касается на резной рукояти ножа, лежащего в закрепленных на боку в кожаных ножнах.Рукоятка явно пригнана по руке взрослого человека, да длинна лезвия явно великовата для мальчишки.
Кажется, что еще мгновение, и он вскочит, слегка опершись пальцами о камень, обернется, продемонстрировав острые плечи и выпивающие лопатки, и убежит, шлепая босыми ступнями.
— Хороший рисунок.
— А фото было еще лучше, — я оборачиваюсь, встречаясь взглядом с насмешливыми зелеными глазами одетого в обрезанные джинсы и напрочь лишенную пуговиц рубашку парня, попивающего кофе из огромной кружки.
***
Говорят, у некоторых людей есть некий особый "гей-радар". Все может быть. А мне при рождении, видимо, досталась тестовая версия "лис-радара". Работает он только на крайне близком расстоянии, зато сбоев не выдает.
Полминуты назад я позорно проигрывала неравную схватку со сном, а теперь у меня только что волосы на затылке не шевелятся.
Рядом со мной абсолютно точно сидит Лиса. Белая и с цветным шарфиком на шее. Хвост и уши, слава богу,пока предстают только перед мысленным взором, а вот тени, кстати, опять не видно.
Лиса сидит абсолютно спокойно, а вот я, кажется, скоро взвою.
Вдох. Выдох.Игнорируем чужую привычку сидеть, широко разложив на столе руки.
Вдох. Выдох. Игнорируем сверлящий висок взгляд голубых (а вовсе не желтых, как порой кажется) глаз.
Странную, наверное, мы собой картину представляем: я сижу с неестественно ровной спиной и скрещенными руками и ногами, а она откинулась на спинку стула, с ручкой играет, ноги под столом вытянула.Или вдруг вперед подастся, в слова лектора вслушиваясь.
Вдох. Выдох. Игнорируем тот факт, что волосы на затылке все же начали проявлять признаки жизни. Даже сконцентрировавшая все свое внимание на ком-то другом Лиса кажется мне опасной, просто потому, что не знаешь, чего от нее ждать в следующий миг. И как реагировать на это - тоже.
Глубоко вдохнуть, закрыть глаза, разжать кулаки и выпрямить ноги, выдохнуть, открыть глаза. Улыбнуться.
Игнорируем тот факт, что лис с волками все гораздо сложнее, чем у котов с собаками. Концентрируемся на том факте, что мы пока люди.
-
-
22.03.2014 в 01:23Про дедулю.... как же тоскливо( Просто вытягиваешь слезы из меня, не стыдно?
А для второго что-то поздновато уже, не соображаю, надо бы перечитать с утреца)